Что происходит с детьми депрессивных родителей

Многие считают, что психология — это когда винят маму и папу в несчастном детстве, бесконечно жалуются, жалеют себя и дружат за деньги. В моем представлении психология — это когда изучают внутренние механизмы, мешающие человеку чувствовать полноту жизни. Возвращая себе способность быть живым, он вместе с тем открывает в себе любовь, благодарность и умение трудиться.

Что переживают дети, мать которых в депрессии?
Мы не знаем, почему одни и те же события кого-то побуждают к борьбе, а кого-то ломают. Мы не знаем, почему одни люди рождаются чувствительными, а другие активными. Мы не знаем, почему у одних много ресурсов с рождения, а к другим судьба отнеслась явно несправедливо, лишив здоровья, сил, а то и адекватного окружения. Психология может предложить один из вариантов разобраться, что теперь со всем этим наследством делать.

Сегодня я хочу рассказать о том, что происходит с детьми, чьи близкие находятся в депрессии, отрицая при этом ее наличие. К моему большому сожалению, человек, не вкусивший жизни, может быть уверен, что он умеет любить, благодарить и заниматься любимым делом. И детей учит собственному пониманию того, как правильно имитировать любовь, благодарность и творчество. И саму жизнь.

Именно с такой ситуацией, как мне кажется, столкнулась автор статьи «Мои родители себя похоронили» Валерия Малкина. Она очень хорошо описала это дыхание смерти, которое исходит от людей, по какой-то трагической случайности запретивших себе быть живыми, научившихся ювелирно избегать умения чувствовать и быть целостным.

Вы услышите от них постоянно повторяемые житейские и религиозные мудрости о том, почему нельзя хотеть и получать удовольствие. Даже если составители поговорок и благочестивых историй имели в виду что-то другое, наши герои найдут способ объяснить, что на самом деле все ровно так, как говорят они: смерть вызывает намного больше воодушевления, чем жизнь.

Все разговоры будут каким-то образом упираться в смерть. Будут фигурировать запасы на черный день, любовь к жутким передачам по телевизору, от которых вам станет тоскливо уже при звуке музыкальной заставки (а вашим родителям совершенно нормально), походы по врачам, а то и целителям, прием странных таблеток по расписанию и горстями (часто эти таблетки врач назначил соседке, но ей же помогает!) и бесконечные разговоры о том, как страшно жить и как скоро помирать.

Разворачивая психологическую составляющую такой истории, я неминуемо коснусь родителей этих людей, а также родителей их родителей, и даже, возможно, еще двух-трех поколений этой семьи. Но не для того, чтобы обвинять: вина не собирается ничего решать, ей хочется только снизить накал проблемы. Моя задача — вернуть человеку ответственность за свою жизнь и назвать своими именами те вещи, которые сформировали его привычные способы избегать зрелого удовольствия. Понять, прочувствовать, прожить, отпустить, похоронить. И освободить место благодарности, любви и созидательному труду.

Что воля, что неволя, все одно…
Помните фильм «Амели»? Интересная девочка, рассматривающая жизнь немного со стороны, но принимающая в нем самое активное участие, используя богатое воображение. В детстве она выбирает мир фантазий и дружбу с выдуманным крокодилом, чтобы хоть как-то скрасить свое невыразимое одиночество. Ее маму намного больше интересует несуществующий сын, чем реальная дочь, а папа считает, что у его чада порок сердца, таскает ее по врачам и добивается запрета на поход в школу.

Потом мать умирает, отец уходит в нескончаемый траур, а девочка все свои силы тратит на то, чтобы вернуть к жизни знакомых и незнакомых людей, предпочитая при этом непрямую коммуникацию. Ее главным желанием становится желание сделать других счастливыми. В реальной жизни Амели не настолько преуспевают, даже если находят способ высылать своим близким со всего мира фотографии садового гнома. И тогда заиграться в спасение окружающих от их внутренних драконов можно на всю оставшуюся жизнь. Свою непрожитую жизнь.

Расскажу еще одну историю. Она закончилась достаточно хорошо. По крайней мере, точно обогатила мировой психоанализ описанием интересного феномена: синдрома мертвой матери. Речь идет о переживании ребенка, чья мама не умерла, но фактически им не интересовалась. При этом отец был также отстраненным, занятым или отсутствовал вовсе. Как правило, в истории не фигурирует и других значимых взрослых, будь то бабушка с дедушкой, няня или учитель, то есть ребенок не мог получить опыта «живой» привязанности.

В 1927 году в Каире в семье сефардских евреев (евреев, изгнанных из Испании и Португалии в 15 веке. — Прим. авт.) родился мальчик Андре. Когда мальчику было два года, сестра его матери трагически погибла. Мама сильно переживала смерть дорогого ей человека, и когда заболела туберкулезом ее дочь, мама так боялась встретиться со смертью еще раз, что все свои силы потратила на лечение, оставив остальных членов семьи без хоть какого-то внимания.

Девочку вывозили в Париж, а сын оставался один с работающим отцом и сменяющимися нянями. Когда Андре исполнилось 14 лет, умер и его папа. А он сам со временем уехал в Париж, поступил в медицинский, выучился на психиатра и занимался проблемой, которая была названа им «синдром мертвой матери». Андре Грин очень хорошо знал, как это — жить рядом с родителем, который оживал только при наступлении смерти.

Согласно Грину, у такого ребенка в детстве был опыт тепла и принятия, но потом что-то произошло, и мать не смогла с этим чем-то справиться, погрузилась в депрессию и стала недоступной для ребенка эмоционально, продолжая присутствовать физически. Она заботится о ребенке, он сыт, одет, отведен на кружки, но мама взаимодействует с ним очень механистически. Ее глаза не излучают интерес, а игры с ребенком похожи на чтение вслух методических рекомендаций.

Представьте себе такую историю: ваш близкий друг или супруг всегда интересовался вашей жизнью, проявлял нежность и заботу, а потом вдруг резко перестал. Да, он продолжал поздравлять вас с праздниками, но его поздравления больше напоминали озвучку из открытки, а не вдумчивые слова, как это было раньше. Он приносит деньги, но совершенно пустыми глазами смотрит на ваши успехи и радости. И так продолжается день, два, месяц, год… Если вы попробуете с ним поговорить, от может уйти от ответа или разразиться скандалом, что вы его не понимаете.

У взрослого человека обычно есть несколько выходов из ситуации. У ребенка же он только один — приспосабливаться. И тогда ребенок начинает строить отношения не с матерью, а с ее травмой. Он, согласно своему характеру, начинает делать все для него возможное, чтобы вернуть себе прежнюю, живую маму. Он готов помогать, быть хорошим, его аналитическим способностям и дисциплине удивляются все учителя и соседи. Он становится ребенком, который убил свое детство и «быстро повзрослел». Но эта взрослость ненастоящая, она такая же нелепая, как сексуальный наряд на конкурсе красоты для шестилетних.